Таким образом, несмотря на то, что факт крупных реформ в армии во времена Диоклетиана и Константина в литературе никем не отрицается, в них нет ни одного оригинального в стратегическом плане компонента. Ни система укреплений, особенно тщательно строившаяся Диоклетианом, ни все расширяющийся буферной пояс из союзных Риму варварских племен, ни принцип наследственной военной службы, ни даже создание самостоятельных крупных мобильных частей для быстрой ликвидации варварских прорывов вглубь Империи не были инновацией. Реформы подытожили предыдущие меры и полумеры, принимавшиеся во II–III вв. н.э. Однако, усовершенствовав старую армию старыми способами, первые тетрархи одновременно ликвидировали остатки армии принципата, создав законодательную базу для образования новых вооруженных сил, построенных на новых принципах и с новыми солдатами, которые уже по-другому смотрели на роль императора и на свое место в Pax Romana.

В отличие от воинов поздней Республики солдаты уменьшившегося до 1000 человек позднеримского легиона[52] не были покорителями Ойкумены и членами гражданской общины равных, для них мало значили идеалы мирового господства и ценности античной цивилизации. Они просто защищали мир, в котором жили их предки, или, в случае варваров, мир, в котором они с трудом нашли себе место, от тех, кто стремился снести его с лица земли. Понятия «Рим» и «варвары» давно потеряли этническую окраску, являясь лишь индикаторами принадлежности к нападающей или обороняющейся стороне. По традиции говоря о сражении между римлянами и гуннами на Каталаунских полях, не следует забывать о том, что большую часть обеих армий составляли германцы. О. Шпенглер утверждает, что уже при Адрианополе в 378 г. сложно было отличить римлян от варваров – так далеко зашла варваризация римской армии. Впрочем, у варваров шел встречный процесс если не романизации, то по крайней мере восприятия некоторых достижений античной цивилизации, который в известный степени уравновешивал первое упомянутое явление.

С точки зрения стратегии Диоклетиан и Константин также не предложили ничего нового[53]. Они только довели старые локальные эксперименты до общеимперского масштаба, найдя нужный баланс между приграничными и мобильными частями, и восстановили с помощью системы тетрархии общеимперскую целостную внешнюю политику, прекратив практику аврального решения проблем, при которой Аврелиану приходилось отгонять аламаннов от самого Рима, а сам Вечный Город обносить стеной. При Диоклетиане и Константине продолжается увеличение значения, самостоятельности и удельного веса кавалерии в войсках, которая должна была ликвидировать зависимость безопасности Империи от темпов продвижения легионной пехоты. Появляются новые виды кавалерии – клибанарии и катафрактарии, призванные поначалу быть противоядием против тяжелой конницы Сасанидов, государство которых Т. Моммзен вообще называет «образцом во всем» для Диоклетиана, но затем успешно сражавшиеся против аламаннов[54]. Численность кавалерии достигает одной четверти от общего числа солдат, что было беспрецедентно для традиционно пехотной римской армии.

Пойдя на невиданный ранее раздел власти между несколькими людьми при сохранении единства империи, Диоклетиан ненадолго сумел обеспечить постоянное внимание верховной власти ко всем проблемным регионам, однако все это действовало только до первой междуусобицы. Латтвак писал о необходимости ясных целей для римской стратегии[55], которые именно в начале IV в. у Империи были – оборона давно намеченных рубежей уже испробованными методами. Однако подобная ясность является не столько преимуществом, сколько недостатком стратегии римлян, так как она подразумевает известную консервативность и ограниченность решений, в то время как во взрывоопасной обстановке середины и особенно конца IV века было очень опасно упорно пытаться сохранить уже несуществующие реалии. Более того, чем сильнее зависела Империя от варварских контингентов в своей армии тем более были необходимы радикальные реформы. На них никто не решился, до последнего опасаясь смешения германцев с жителями провинций, препятствуя бракам между ними и т.д.

Следовало обратиться к дипломатии, которой римляне зачастую пренебрегали из-за плохого представления о расстановке сил в варварском мире и общей нестабильности племен Центральной и Восточной Европы. Только в самом конце своего правления Константин начинает последовательно поддерживать сарматов на Нижнем Дунае в противовес готам, что явилось первой, но оправдавшейся ставкой на одних независимых варваров против других. С 332 г. до гуннской катастрофы готы не вели масштабных войн против Империи[56], однако отношения с Римом были неприязненными. Впоследствии готы жестоко отомстили Риму за постоянное враждебное отношение к себе.

Выбор царя
Ход развития событий на Дальнем Востоке не раз ставил царя перед выбором, заставляя принять то или иное решение. Первый выбор предстояло сделать после заключения Японией Симоносекского мира. Он оказался не вполне определенным, но ясным по направлению. На записке Лобанова царь пометил: “России, безусловно, необходим свободный в течение к ...

Страна на распутье-2
Второй раз перед выбором царя поставил захват Германией 2 ноября 1897 г. бухты Цзяочжоу на Шаньдунском полуострове. Российская дипломатия, поначалу намеревавшаяся воспротивиться действиям Германии, решила не обострять отношений с ней, но использовать прецедент. М. Н. Муравьев, назначенный министром иностранных дел после смерти Лобанова ...

Какое место занимает Россия в мировом историческом процессе?
В мировой истории Россия занимает особое место. Расположенная в Европе и Азии, она во многом впитала в себя характерное для стран этих регионов, тем не менее надо иметь в виду, что ее история носит самостоятельный характер. В то же время нельзя отрицать и того, что страны Европы и Азии испытали на себе влияние России. Таким образом, ист ...